«Древние камни Русского Севера» (Челябинский театральный журнал)
Работа сценографа спектакля Ларисы Микиной-Прободяк величественна в своей простоте и одновременно символической и этнографической правде. Льняные серые одежды артистов, деревянные конструкции, которые предстают то мостиком через речку, то главной деревенской улицей, то столом, то прообразом супружеского ложа, то лесами только что отстроенного храма и, наконец, камни. Белые и серые валуны. Маленькие камушки. И, кажется, если приглядеться, а ещё лучше подняться каким-то неисповедимым образом ввысь, увидишь знаменитые северные лабиринты от кого-то доставшиеся нам… Территория русского севера, как уже известно, чуть ли не прародина всей индоевропейской цивилизации…
Север – главный герой этого спектакля. Он больше Дионисия, а так же сам Дионисий и есть. Белозерский период творчества иконописца начинается примерно в 1490-м году. Для авторов спектакля – Дмитрия Войдака и Олега Жюгжды – на севере проходит вся жизнь Дионисия. С него начинается – им завершается. Именно отсюда, с Вологодской земли уходит в странствие молодой художник (то ли сам Дионисий, то ли его последователь – один из сонма безымянных творцов) и именно здесь он заканчивает земной путь. И опять, кто этот старик, который, сидя на древнем камне, рассказывает мальчику истории о святых чудесах, а потом прожигает сердца суровыми словами уже греческого Дионисия, жившего после русского, о непреходящей ценности икон и чуть ли не анафеме тем, кто не понимает этого?
Мальчик, слушавший старца (Дионисия, пришедшего на Вологодчину, странника-богомольца, самого себя в старости?) становится юношей, влюбляется, женится, рождает сыновей, творит иконы, сливается с образом старика, уходит в историю… И ловишь себя на мысли, что перед нами земной путь не только Дионисия, не только художника, но просто человека, любого из нас: у каждого есть начало и конец, родина и семья, любовь и труд – художнический или другой, не суть важно. Мы рождены, чтобы пройти все эти этапы и познать красоту и непостижимость каждого из них…
И весь этот жизненный путь проходит в родных для артистов театра декорациях Вологодчины, с её неяркой прелестью, с белизной рушника, отделанного сказочным кружевом, с её окающим говором, её песнями, её природой. Поэтому Вологда и шире русский север – и есть смысловой центр спектакля, потому что не только обрамляет смысл, но является смыслом: люди – часть ойкумены. Без её ощущения, как без ощущения тепла материнской утробы, не напишешь великие иконы.
Но есть в спектакле и то, что раздвигает рамки, выводит чувство малой родины до чувства Родины большой. Фольклорные традиции оттеняются традициями православными и даже не только собственно русскими. Вот отрывок из чина «Пещного действа», где поминаются такие далёкие от Вологды библейские места и имя народа Израилева, а в сцене свадьбы и любви вдруг возникают шагаловские мотивы – летящие влюблённые с картины «Прогулка», только не черноволосые, а белокурые. Режиссёр спектакля Олег Жюгжда – из Белоруссии, и он подал «мяч» или кинул речной камушек из своей культурной традиции (совмещающей в художнике Шагале славянскую почву и иудейскую древность) в традицию чисто русскую. К тому же изящно был перекинут мостик от средневековой живописи к живописи века 20-го. Всё в нас. Всё переплавляется в ткани народной жизни, как в духовном стихе о странниках Ерусалимских. Строго и ликующе звучит нерусское и жаркое слово Аллилуйя в русском и прохладном северном мире – слово освоенное, давно ставшее родственным, возвышенно-прекрасным в нашем необъятном языке.
Три столпа, напоминающих полукруглые своды белокаменной церкви, три монашеские фигуры и створки иконных триптихов, превращены в экраны. Приём, которым завершится действие, угадываешь: появится цвет, цвет в иконах, как в финале фильма «Андрей Рублёв» Тарковского. И это правильная цитата: именно Рублёв считается учителем Дионисия, и именно Тарковский также избрал не точно биографический, а поэтический принцип повествования о жизни великого русского художника. В конце спектакля на экране появляется образБогородицы, держащей плат. Как обещание спасения, укрытия. А потом две створки смыкаются за спиной одной из актрис, поющих духовный стих, и становятся крыльями ангела.
Куклы спектакля легки и трогательны. Именно они в чутких руках артистов становятся на самом деле главными исполнителями ролей – как и должно быть в настоящем хорошем театре кукол. Именно куклы предстают людьми, а артисты, работающие в живом плане, – это не люди, а смыслы, идеи, образы искусства, культуры, если хотите русской ноосферы. Они то певцы, то скоморохи, то язычники, то монахи… И их большой рост рядом с куклами читается не как рост человеческий, но как рост надчеловеческий.
Спектакль вологодского театра в который раз заставил задуматься о тех пластах нашей глубинной культуры, что, лёжа до времени как кусочки глины или камни, ждут своего часа. И мы так же, как актёры спектакля «Повесть о Дионисии-иконнике», поднимаем их и несём Творцу: «Это?» – «Нет, не это»…
Мы ищем, мы найдём.
Майя Брандесова (Давыдова) "Челябинский театральный журнал"
ДРЕВНИЕ КАМНИ РУССКОГО СЕВЕРА
Север – главный герой этого спектакля. Он больше Дионисия, а так же сам Дионисий и есть. Белозерский период творчества иконописца начинается примерно в 1490-м году. Для авторов спектакля – Дмитрия Войдака и Олега Жюгжды – на севере проходит вся жизнь Дионисия. С него начинается – им завершается. Именно отсюда, с Вологодской земли уходит в странствие молодой художник (то ли сам Дионисий, то ли его последователь – один из сонма безымянных творцов) и именно здесь он заканчивает земной путь. И опять, кто этот старик, который, сидя на древнем камне, рассказывает мальчику истории о святых чудесах, а потом прожигает сердца суровыми словами уже греческого Дионисия, жившего после русского, о непреходящей ценности икон и чуть ли не анафеме тем, кто не понимает этого?
Мальчик, слушавший старца (Дионисия, пришедшего на Вологодчину, странника-богомольца, самого себя в старости?) становится юношей, влюбляется, женится, рождает сыновей, творит иконы, сливается с образом старика, уходит в историю… И ловишь себя на мысли, что перед нами земной путь не только Дионисия, не только художника, но просто человека, любого из нас: у каждого есть начало и конец, родина и семья, любовь и труд – художнический или другой, не суть важно. Мы рождены, чтобы пройти все эти этапы и познать красоту и непостижимость каждого из них…
И весь этот жизненный путь проходит в родных для артистов театра декорациях Вологодчины, с её неяркой прелестью, с белизной рушника, отделанного сказочным кружевом, с её окающим говором, её песнями, её природой. Поэтому Вологда и шире русский север – и есть смысловой центр спектакля, потому что не только обрамляет смысл, но является смыслом: люди – часть ойкумены. Без её ощущения, как без ощущения тепла материнской утробы, не напишешь великие иконы.
Но есть в спектакле и то, что раздвигает рамки, выводит чувство малой родины до чувства Родины большой. Фольклорные традиции оттеняются традициями православными и даже не только собственно русскими. Вот отрывок из чина «Пещного действа», где поминаются такие далёкие от Вологды библейские места и имя народа Израилева, а в сцене свадьбы и любви вдруг возникают шагаловские мотивы – летящие влюблённые с картины «Прогулка», только не черноволосые, а белокурые. Режиссёр спектакля Олег Жюгжда – из Белоруссии, и он подал «мяч» или кинул речной камушек из своей культурной традиции (совмещающей в художнике Шагале славянскую почву и иудейскую древность) в традицию чисто русскую. К тому же изящно был перекинут мостик от средневековой живописи к живописи века 20-го. Всё в нас. Всё переплавляется в ткани народной жизни, как в духовном стихе о странниках Ерусалимских. Строго и ликующе звучит нерусское и жаркое слово Аллилуйя в русском и прохладном северном мире – слово освоенное, давно ставшее родственным, возвышенно-прекрасным в нашем необъятном языке.
Три столпа, напоминающих полукруглые своды белокаменной церкви, три монашеские фигуры и створки иконных триптихов, превращены в экраны. Приём, которым завершится действие, угадываешь: появится цвет, цвет в иконах, как в финале фильма «Андрей Рублёв» Тарковского. И это правильная цитата: именно Рублёв считается учителем Дионисия, и именно Тарковский также избрал не точно биографический, а поэтический принцип повествования о жизни великого русского художника. В конце спектакля на экране появляется образБогородицы, держащей плат. Как обещание спасения, укрытия. А потом две створки смыкаются за спиной одной из актрис, поющих духовный стих, и становятся крыльями ангела.
Куклы спектакля легки и трогательны. Именно они в чутких руках артистов становятся на самом деле главными исполнителями ролей – как и должно быть в настоящем хорошем театре кукол. Именно куклы предстают людьми, а артисты, работающие в живом плане, – это не люди, а смыслы, идеи, образы искусства, культуры, если хотите русской ноосферы. Они то певцы, то скоморохи, то язычники, то монахи… И их большой рост рядом с куклами читается не как рост человеческий, но как рост надчеловеческий.
Спектакль вологодского театра в который раз заставил задуматься о тех пластах нашей глубинной культуры, что, лёжа до времени как кусочки глины или камни, ждут своего часа. И мы так же, как актёры спектакля «Повесть о Дионисии-иконнике», поднимаем их и несём Творцу: «Это?» – «Нет, не это»…
Мы ищем, мы найдём.
Майя Брандесова (Давыдова) "Челябинский театральный журнал"
ДРЕВНИЕ КАМНИ РУССКОГО СЕВЕРА
Решаем вместе
Сложности с получением «Пушкинской карты» или приобретением билетов? Знаете, как улучшить работу учреждений культуры?
Напишите — решим!